Грамматика любви бунин. Анализ рассказа бунина грамматика любви сочинение

Бунин Иван Алексеевич

Грамматика любви

И. А. Бунин

Грамматика любви

Некто Ивлев ехал однажды в начале июня в дальний край своего уезда.

Тарантас с кривым пыльным верхом дал ему шурин, в имении которого он проводил лето. Тройку лошадей" мелких, но справных, с густыми сбитыми гривами, нанял он на деревне, у богатого мужика. Правил ими сын этого мужика, малый лет восемнадцати, тупой, хозяйственный. Он все о чем-то недовольно думал, был как будто чем-то обижен, не понимал шуток. И, убедившись, что с ним не разговоришься, Ивлев отдался той спокойной и бесцельной наблюдательности, которая так идет к ладу копыт и громыханию бубенчиков.

Ехать сначала было приятно: теплый, тусклый день, хорошо накатанная дорога, в полях множество цветов и жаворонков; с хлебов, с невысоких сизых ржей, простиравшихся насколько глаз хватит, дул сладкий ветерок, нес по их косякам цветочную пыль, местами дымил ею, и вдали от нее было даже туманно. Малый, в новом картузе и неуклюжем люстриновом пиджаке. сидел прямо; то, что лошади были всецело вверены ему и что он был наряжен, делало его особенно серьезным. А лошади кашляли и не спеша бежали, валек левой пристяжки порою скреб по колесу, порою натягивался, и вое время мелькала под ним белой сталью стертая подкова.

К графу будем заезжать? - спросил малый, не оборачиваясь, когда впереди показалась деревня, замыкавшая горизонт своими лозинами и садом.

А зачем? - спросил Ивлев.

Малый помолчал и, сбив кнутом прилипшего к лошади крупного овода, сумрачно ответил:

Да чай пить...

Не чай у тебя в голове, - сказал Ивлев. - Все лошадей жалеешь.

Лошадь езды не боится, она корму боится, - ответил малый наставительно.

Ивлев поглядел кругом: погода поскучнела, со всех сторон натянуло линючих туч и уже накрапывало - эти скромные деньки всегда оканчиваются окладными дождями... Старик, пахавший возле деревни, сказал, что дома одна молодая графиня, но все- таки заехали. Малый натянул на плечи армяк и, довольный тем, что лошади отдыхают, спокойно мок под дождем на козлах тарантаса, остановившегося среди грязного двора, возле каменного корыта, вросшего в землю, истыканную копытами скота. Он оглядывал свои сапоги, поправлял кнутовищем шлею на кореннике, а Ивлев сидел в темнеющей от дождя гостиной, болтал с графиней и ждал чая; уже пахло горящей лучиной, густо плыл мимо открытых окон зеленый дым самовара, который босая девка набивала на крыльце пуками ярко пылающих кумачным огнем щепок, обливая их керосином. Графиня была в широком розовом капоте, с открытой напудренной грудью; она курила, глубоко затягиваясь, часто поправляла волосы, до плечей обнажая свои тугие и круглые руки; затягиваясь и смеясь, она все сводила разговор на любовь и между прочим рассказывала про своего близкого соседа, помещика Хвбщинского, который, как знал Ивлев еще с детства, всю жизнь был помешан на любви к своей горничной Лушке, умершей в ранней молодости. - "Ах, эта легендарная Лушка! - заметил Ивлев шутливо, слегка конфузясь своего признания. - Оттого, что этот чудак обоготворил ее, всю жизнь посвятил сумасшедшим мечтам о ней, я в молодости был почти влюблен в нее, воображал, думал о ней, бог знает что, хотя она, говорят, совсем нехороша была собой". - "Да? сказала графиня, не слушая. - Он умер нынешней зимой. И Писарев, единственный, кого он иногда допускал к себе по старой дружбе, утверждает, что во всем остальном он нисколько Не был помешан, и я вполне верю этому - просто он был не теперешним чета..." Наконец, босая девка с необыкновенной осторожностью подала на старом серебряном подносе стакан крепкого сивого чая из прудовки и корзиночку с печеньем, засиженным мухами.

Когда поехали дальше, дождь разошелся уже по-настоящему. Пришлось поднять верх, закрыться каляным, ссохшимся фартуком, сидеть согнувшись. Громыхали глухарями лошади, по их темным и блестящим ляжкам бежали струйки, под колесами шуршали травы какого-то рубежа среди хлебов, где малый поехал в надежде сократить путь, под верхом собирался теплый ржаной дух, мешавшийся с запахом старого тарантаса... "Так вот оно что, Хвощинский умер, - думал Ивлев. - Надо непременно заехать, хоть взглянуть на это опустевшее святилище таинственной Лушки... Но что за человек был этот Хвощинский? Сумасшедший или просто какая-то ошеломленная, вся на одном сосредоточенная душа?" По рассказам стариков помещиков, сверстников Хвощинского, он когда-то слыл в уезде за редкого умницу. И вдруг свалилась на него эта любовь, эта Лушка, потом неожиданная смерть ее, - и все пошло прахом: он затворился в доме, в той комнате, где жила и умерла Лушка, и больше двадцати лет просидел на ее кровати не только никуда не выезжал, а даже у себя в усадьбе не показывался никому; насквозь просидел матрац на Лушкиной кровати и Лушкиному влиянию приписывал буквально все, что совершалось в мире: гроза заходит - это Лушка насылает грозу, объявлена война - значит, так Лушка решила, неурожай случился - не угодили мужики Лушке...

Иван Александрович Бунин внес огромный вклад в русскую литературу, хотя и после революции был вынужден жить заграницей. Излюбленной темой Бунина была - тема любви. Первый рассказ, посвященный этой теме, стал "Грамматика любви".

Название (с греческого языка) означает "умение читать и писать". Под этой фразой прячется оксюморон - совмещается несовместимое. Но также прячется и вопрос, который задает сам Бунин: можно ли научиться любви?

В рассказе все описывается простым языком. Ивлеев каким-то образом находит усадьбу, которую разорили. Хвощинский - хозяин этой усадьбы- умер. Люди его считают чудаком. Он имел хорошее место, репутацию, но влюбился в Лушку, но не мог жениться на ней из-за социального положения. У них рождается, а жена Ховащинского умирает, так рассказывают их соседи и жители. Хвощинский же редко выходит из дома, читает книги в бывшей комнате жены. Ивлеев наведывается к сыну, чтобы узнать тайну. Осматривает комнату, книги, так он находит книгу с названием "Грамматика любви, или Искусство любить и быть взаимно любимым".

Ивлеев, когда нашел книгу, то понимает, что "Грамматика любви" является молитвенником. Он покупает книгу за высокую цену. История Хвощинского стала примером, частью жизни Ивлеева.

Бунин в своем произведении показывает, что любовь - самое ценное в жизни. Такая любовь высока, значима. Как и в других произведениях Бунина, любовь не длится, вечна, она мимолетна, но хранится в сердце.

Для Хвощинского любовь стала смыслом жизни, он впускает в свою жизнь это светлое чувство. Именно поэтому его жизнь стала счастливее, священнее, более радостна. В книге, которую нашел Ивлеев, были записи хозяина, его история и грамматика любви. Тем самым, автор показывает, что Хвощинский приобретает духовный смысл жизни

Вариант 2

Иван Алексеевич Бунин является выдающимся писателем, которого волновала тема любви. Множество произведений он посвятил именно вопросам о том: что же значит это возвышенное чувство? Какова его продолжительность? И мысли творца излились в новеллу под названием «Грамматика любви».

Эта книга повествует о герое Ивлеве, который ненароком оказывается в разорившейся усадьбе одного хозяина, что покинул сей мир. Сын владельца дома продает все те вещи, что принадлежали когда-то отцу Хвощинскому и его возлюбленной Лушки. Хозяин «всю жизнь был помешан на любви к ней», но, так как он был дворянином, ему не полагалось брать в жены крепостную. И сын получился внебрачный.

После появления на свет чудесного малыша, мать его утопилась, а Хвощинский, закрывшись от всего мира, засел в комнате, где привил пристрастие к литературе. Чтобы забыться от тягостного горя, заглушить чувство вины перед возлюбленной, персонаж купил венчальные свечи, до конца жизни не расставался с обручальным кольцом. Так сильно любовь запала в его сердце, что он осознал, как больно терять близкого тебе человека. Бунин показывает, что в жизни есть место любви, оно обязательно должно быть, иначе люди проживут свои жизни зря, попросту бесполезно.

Главный герой при посещении необычного места замечает на полке маленькую книгу, именуемую «Грамматикой любви», которую сын помещика готов продать за большую сумму денежных средств, несмотря на то, что это творение было очень дорогим и ценным для возлюбленных. Они клали книгу под подушку, постоянно обращались к ней.

Тем самым, писатель говорит о том, что «любовь не есть простая эпизода в нашей жизни», ибо это прекрасное чувство мимолетно, быстротечно. Любовь имеет печальное свойство заканчиваться. Она в итоге имеет трагичный конец, но это не повод не влюбляться, не открывать для себя теплое чувство. Любовь – это восхитительно, ибо минуты, проведенные с дорогим тебе человеком, бесценны. Чудесный мир, который вы, пускай на мгновение, создаете вокруг себя, дарит свет, надежду, приятные воспоминания. Ради всего этого стоит просыпаться каждый день. «Надо жить, надо любить, надо верить», - как говорил Л.Н.Толстой. Пусть чувство не бесконечно длиться, пускай оно в итоге приносит боль, страдание, но важно то, что с этим надо столкнуться, испытать на себе, попробовать вкусить жизнь! Потому Бунин, несмотря на трагичный конец, считает, что любовь и есть смысл жизни, благодаря которому мир становится интереснее и прекраснее!

Некто Ивлев ехал однажды в начале июня в дальний край своего уезда. Ехать сначала было приятно: теплый, тусклый день, хорошо накатанная дорога. Затем погода поскучнела, натянуло туч, и когда впереди показалась деревня, Ивлев решил заехать к графу. Старик, пахавший возле деревни сказал, что дома одна молодая графиня, но все-таки заехали.
Графиня была в розовом капоте, с открытой напудренной грудью; она курила, часто поправляла волосы, до плечей обнажая свои тугие и круглые руки. Она все разговоры сводила на любовь и, между прочим, рассказала про своего соседа, помещика Хвощинского, который умер нынешней зимой и, как знал Ивлев ещё с детства, всю жизнь был помешан на любви к своей горничной Лушке, умершей ещё в ранней молодости.
Когда Ивлев поехал дальше, дождь разошелся уже по-настоящему. «Так Хвощинский умер, - думал Ивлев. - Надо непременно заехать, взглянуть на опустевшее святилище таинственной Лушки… Что за человек был этот Хвощинский? Сумасшедший? Или просто ошеломленная душа?» По рассказам стариков-помещиков, Хвощинский когда-то слыл в уезде за редкого умницу. И вдруг свалилась на него эта Лушка - и все пошло прахом: он затворился в комнате, где жила и умерла Лушка, и больше двадцати лет просидел на её кровати…
Вечерело, дождь поредел, за лесом показалось Хвощинское. Ивлев глядел на приближающуюся усадьбу, и казалось ему, что жила и умерла Лушка не двадцать лет назад, а чуть ли не во времена незапамятные.
Фасад усадьбы с его маленькими окнами в толстых стенах был необыкновенно скучен. Но огромны были мрачные крыльца, на одном из которых стоял молодой человек в гимназической блузе, черный, с красивыми глазами и очень миловидный, хотя и сплошь веснушчатый.
Чтобы как-то оправдать свой приезд, Ивлев сказал, что хочет посмотреть и, может быть, купить библиотеку покойного барина. Молодой человек, густо покраснев, повел его в дом. «Так он сын знаменитой Лушки!» - подумал Ивлев, оглядывая дом и, исподволь, его хозяина.
На вопросы молодой человек отвечал поспешно, но односложно, от застенчивости, видимо, и от жадности: так страшно он обрадовался возможности задорого продать книги. Через полутемные сени, устланные соломой, он ввел Ивлева в большую и неприветливую переднюю, оклеенную газетами. Затем вошли в холодный зал, занимавший чуть ли не половину всего дома. В божнице, на темном древнем образе в серебряной ризе лежали венчальные свечи. «Батюшка их уже после её смерти купили, - пробормотал молодой человек, - и даже обручальное кольцо всегда носили…». Пол в зале весь был устлан сухими пчелами, как и пустая гостиная. Потом они прошли какую-то сумрачную комнату с лежанкой, и молодой человек с большим трудом отпер низенькую дверь. Ивлев увидел каморку в два окна; у одной стены стояла голая койка, у другой - два книжных шкапчика - библиотека. Престранные книги составляли эту библиотеку! «Заклятое урочище», «Утренняя звезда и ночные демоны», «Размышления о таинствах мироздания», «Чудесное путешествие в волшебный край», «Новейший сонник» - вот чем питалась одинокая душа затворника, «есть бытие… ни сон оно, ни бденье…». Солнце выглянуло из-за лиловатых облаков и странно осветило этот бедный приют любви, превратившей целую человеческую жизнь в какое-то экстатическое житие, жизнь, которая могла быть самой обыденной жизнью, не случись загадочной в своем обаянии Лушки… «Что это?» - спросил Ивлев, наклонясь к средней полке, на которой лежала только одна очень маленькая книжечка, похожая на молитвенник, и стояла потемневшая шкатулка. В шкатулке лежало ожерелье покойной Лушки - снизка дешевеньких голубых шариков. И такое волнение овладело Ивлевым при взгляде на это ожерелье, лежавшее на шее некогда столь любимой женщины, что сердце его бешено забилось. Ивлев осторожно поставил шкатулку на место и взялся за книжечку. Это была прелестно изданная почти сто лет тому назад «Грамматика любви, или Искусство любить и быть взаимно любимым». «Эту книжку я, к сожалению, не могу продать, - с трудом проговорил молодой человек, - она очень дорогая…» Превозмогая неловкость, Ивлев стал медленно перелистывать «Грамматику». Она вся делилась на маленькие главы: «О красоте», «О сердце», «Об уме», «О знаках любовных»… Каждая глава состояла из коротеньких и изящных сентенций, некоторые из которых были деликатно отмечены пером: «Любовь не есть простая эпизода в нашей жизни. - Женщину мы обожаем за то, что она владычествует над нашей мечтой идеальной. - Женщина прекрасная должна занимать вторую ступень; первая принадлежит женщине милой. Сия-то делается владычицей нашего сердца: прежде нежели мы отдадим о ней отчет сами себе, сердце наше делается невольником любви навеки…» Затем шло «изъяснение языка цветов», и опять кое-что было отмечено. А на чистой страничке в самом конце было мелко, бисерно написано тем же пером четверостишие. Молодой человек вытянул шею и сказал с деланной усмешкой: «Это они сами сочинили…» Через полчаса Ивлев с облегчением простился с ним. Из всех книг он за дорогую цену купил только эту книжечку. На обратном пути кучер рассказывал, что молодой Хвощинский живет с женой дьякона, но Ивлев не слушал. Он все думал о Лушке, о её ожерелье, которое оставило в нем сложное чувство, похожее на то, какое испытал он когда-то в одном итальянском городке при взгляде на реликвии одной святой. «Вошла она навсегда в мою жизнь!» - подумал он. И, вынув из кармана «Грамматику любви», медленно перечитал стихи, написанные на её последней странице. Тебе сердца любивших скажут: «В преданьях сладостных живи!» И внукам, правнукам покажут Сию Грамматику Любви.

В начале июня помещик Ивлев появляется в своем уезде. Сначала его сопровождает хорошая погода, затем небо заволакивают тучи. В связи с этим Ивлев решает заехать в имение к знакомому графу. Но графа не оказывается дома, там только его жена. Графиня может говорить только о любви. В качестве примера она рассказывает ему историю о помещике Хвощинском, который был влюблен в свою горничную Лушку.

Рассказ о Хвощинском заинтересовал Ивлева, поэтому он постоянно думает о нем. Помещики рассказывали, что со дня смерти Лушки Хвощинский не покидал ее комнаты и сильно горевал.

Между своих дум Ивлев приезжает в Хвощинское. На пороге его встречает молодой барин – сын Хвощинского и покойной Лушки. Ивлев придумывает оправдание, зачем он заехал в имение, а именно он сказал, хочет купить библиотеку Хвощинских. Молодой человек согласен на продажу. Пока они идут в библиотеку, Ивлев видит на темном образе венчальные свечи. Молодой барин поясняет, что это старый барин купил их и в придачу носил обручальное кольцо.

Наконец Ивлев видит и саму библиотеку, которая состоит в основном их мистических романов и сонников. Самая ценная книжка для сына Лушки здесь – это «Грамматика любви». Ивлев перелистывает страницы книжки и видит наименования глав: «О красоте», «О сердце», «Об уме», «О знаках любовных» и т.д. На последней пустой странице взору Ивлева является написанное мелким почерком четверостишие. Его написал Хвощинский. Ивлев решает купить только эту книгу и отдает за нее большие деньги.

Ивлев уезжает из имения. По дороге кучер рассказывает ему, что молодой Хвощинский сожительствует с женой дьякона. А Ивлев думает о Лушке, о ее ожерелье. Он возвращается ко своим итальянским воспоминаниям, ибо только их возбудило в нем посещение дома Хвощинских. Он едет молча, не слушает болтовню кучера и в который раз перечитывает стихотворение, написанное в конце книжки. Данный эпизод из сборника рассказов лишний раз заставляет задуматься над тем, что настоящая любовь способна сжигать сердца.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Бунин. Все произведения

• Антоновские яблоки
• Грамматика любви
• Чистый понедельник

Грамматика любви. Картинка к рассказу

Сейчас читают

• Краткое содержание Чехов Учитель словесности

  Сергей Васильевич Никитин – молодой учитель словесности в городской гимназии. Он холост и делит квартиру со своим коллегой – преподавателем истории и географии Ипполитом Ипполитовичем.

• Краткое содержание Недреманное око Салтыков-Щедрин

  В одном царстве была такая должность – Прокурор. Не всякий подходил для нее, а лишь тот, у кого одно око было дреманное, а другое недреманное. Как в какой семье родится ребенок с такими глазами, то сразу и предрекают ему быть Прокурором.

• Краткое содержание Носов Витя Малеев в школе и дома

  В 1951 году советский детский писатель Николай Носов написал повесть «Витя Малеев в школе и дома». За данное литературное произведение Носов был награжден Сталинской премией. Повесть посвящена подросткам младшего школьного возраста

• Краткое содержание Кладовая солнца по главам Пришвин

  В одном селе, которое находилось возле Блудова болота, в районе города Переславль - Залесского, стали сиротами дети: девочка Настя и мальчик Митраша. После смерти родителей сиротам достался дом и всё хозяйство

• Краткое содержание Алексин Сердечная недостаточность

  Галя Андросова поступила в институт. По этой причине мать и ее муж, которого все называли Павлушей, приобрели ей горящую путевку в санаторий. Это было место отдыха для сердечников.

Бунин Иван Алексеевич

Грамматика любви

И. А. Бунин

Грамматика любви

Некто Ивлев ехал однажды в начале июня в дальний край своего уезда.

Тарантас с кривым пыльным верхом дал ему шурин, в имении которого он проводил лето. Тройку лошадей" мелких, но справных, с густыми сбитыми гривами, нанял он на деревне, у богатого мужика. Правил ими сын этого мужика, малый лет восемнадцати, тупой, хозяйственный. Он все о чем-то недовольно думал, был как будто чем-то обижен, не понимал шуток. И, убедившись, что с ним не разговоришься, Ивлев отдался той спокойной и бесцельной наблюдательности, которая так идет к ладу копыт и громыханию бубенчиков.

Ехать сначала было приятно: теплый, тусклый день, хорошо накатанная дорога, в полях множество цветов и жаворонков; с хлебов, с невысоких сизых ржей, простиравшихся насколько глаз хватит, дул сладкий ветерок, нес по их косякам цветочную пыль, местами дымил ею, и вдали от нее было даже туманно. Малый, в новом картузе и неуклюжем люстриновом пиджаке. сидел прямо; то, что лошади были всецело вверены ему и что он был наряжен, делало его особенно серьезным. А лошади кашляли и не спеша бежали, валек левой пристяжки порою скреб по колесу, порою натягивался, и вое время мелькала под ним белой сталью стертая подкова.

К графу будем заезжать? - спросил малый, не оборачиваясь, когда впереди показалась деревня, замыкавшая горизонт своими лозинами и садом.

А зачем? - спросил Ивлев.

Малый помолчал и, сбив кнутом прилипшего к лошади крупного овода, сумрачно ответил:

Да чай пить...

Не чай у тебя в голове, - сказал Ивлев. - Все лошадей жалеешь.

Лошадь езды не боится, она корму боится, - ответил малый наставительно.

Ивлев поглядел кругом: погода поскучнела, со всех сторон натянуло линючих туч и уже накрапывало - эти скромные деньки всегда оканчиваются окладными дождями... Старик, пахавший возле деревни, сказал, что дома одна молодая графиня, но все- таки заехали. Малый натянул на плечи армяк и, довольный тем, что лошади отдыхают, спокойно мок под дождем на козлах тарантаса, остановившегося среди грязного двора, возле каменного корыта, вросшего в землю, истыканную копытами скота. Он оглядывал свои сапоги, поправлял кнутовищем шлею на кореннике, а Ивлев сидел в темнеющей от дождя гостиной, болтал с графиней и ждал чая; уже пахло горящей лучиной, густо плыл мимо открытых окон зеленый дым самовара, который босая девка набивала на крыльце пуками ярко пылающих кумачным огнем щепок, обливая их керосином. Графиня была в широком розовом капоте, с открытой напудренной грудью; она курила, глубоко затягиваясь, часто поправляла волосы, до плечей обнажая свои тугие и круглые руки; затягиваясь и смеясь, она все сводила разговор на любовь и между прочим рассказывала про своего близкого соседа, помещика Хвбщинского, который, как знал Ивлев еще с детства, всю жизнь был помешан на любви к своей горничной Лушке, умершей в ранней молодости. - "Ах, эта легендарная Лушка! - заметил Ивлев шутливо, слегка конфузясь своего признания. - Оттого, что этот чудак обоготворил ее, всю жизнь посвятил сумасшедшим мечтам о ней, я в молодости был почти влюблен в нее, воображал, думал о ней, бог знает что, хотя она, говорят, совсем нехороша была собой". - "Да? сказала графиня, не слушая. - Он умер нынешней зимой. И Писарев, единственный, кого он иногда допускал к себе по старой дружбе, утверждает, что во всем остальном он нисколько Не был помешан, и я вполне верю этому - просто он был не теперешним чета..." Наконец, босая девка с необыкновенной осторожностью подала на старом серебряном подносе стакан крепкого сивого чая из прудовки и корзиночку с печеньем, засиженным мухами.

Когда поехали дальше, дождь разошелся уже по-настоящему. Пришлось поднять верх, закрыться каляным, ссохшимся фартуком, сидеть согнувшись. Громыхали глухарями лошади, по их темным и блестящим ляжкам бежали струйки, под колесами шуршали травы какого-то рубежа среди хлебов, где малый поехал в надежде сократить путь, под верхом собирался теплый ржаной дух, мешавшийся с запахом старого тарантаса... "Так вот оно что, Хвощинский умер, - думал Ивлев. - Надо непременно заехать, хоть взглянуть на это опустевшее святилище таинственной Лушки... Но что за человек был этот Хвощинский? Сумасшедший или просто какая-то ошеломленная, вся на одном сосредоточенная душа?" По рассказам стариков помещиков, сверстников Хвощинского, он когда-то слыл в уезде за редкого умницу. И вдруг свалилась на него эта любовь, эта Лушка, потом неожиданная смерть ее, - и все пошло прахом: он затворился в доме, в той комнате, где жила и умерла Лушка, и больше двадцати лет просидел на ее кровати не только никуда не выезжал, а даже у себя в усадьбе не показывался никому; насквозь просидел матрац на Лушкиной кровати и Лушкиному влиянию приписывал буквально все, что совершалось в мире: гроза заходит - это Лушка насылает грозу, объявлена война - значит, так Лушка решила, неурожай случился - не угодили мужики Лушке...

Ты на Хвощинское, что ли, едешь? - крикнул Ивлев, высовываясь под дождь.

На Хвощинское, - невнятно отозвался сквозь шум дождя малый, с обвисшего картуза которого уже текла вода. - На Писарев верх...

Такого пути Ивлев не знал. Места становились все беднее и глуше. Кончился рубеж, лошади пошли шагом и спустили покосившийся тарантас размытой колдобиной под горку, в какие-то еще некошенные луга, зеленые скаты которых грустно выделялись на низких тучах. Потом дорога, то пропадая, то возобновляясь, стала переходить с одного бока на другой по днищам оврагов, по буеракам в ольховых кустах и верболозах... Была чья-то маленькая пасека, несколько колодок, стоявших на скате в высокой траве, краснеющей земляникой... Объехали какую-то старую плотину, потонувшую в крапиве, и давно высохший пруд - глубокую яругу, заросшую бурьяном выше человеческого роста... Пара черных куличков с плачем метнулась из них в дождливое небо... А на плотине, среди крапивы, мелкими бледно-розовыми цветочками цвел большой старый куст, то милое деревцо, которое зовут "божьим деревом", - и вдруг Ивлев вспомнил места, вспомнил, что не раз ездил тут в молодости верхом...

Говорят, она тут утопилась-то, - неожиданно сказал малый.

Ты про любовницу Хвощинского, что ли? - спросил Ивлев. - Это неправда, она и не думала топиться.

Нет, утопилась, - сказал малый. - Ну, только думается, он скорей всего от бедности от своей сшел с ума, а не от ней... И, помолчав, грубо прибавил:

А нам опять надо заезжать... в это, в Хвощино-то... Ишь, как лошади-то уморились!

Сделай милость, - сказал Ивлев.

На бугре, куда вела оловянная от дождевой воды дорога, на месте сведенного леса, среди мокрой, гниющей щепы и листвы, среди пней и молодой осиновой поросли, горько и свежо пахнущей, одиноко стояла изба. Ни души не было кругом, только овсянки, сидя под дождем на высоких цветах, звенели на весь редкий лес, поднимавшийся за избою, но, когда тройка, шлепая по грязи, поравнялась с ее порогом, откуда-то вырвалась целая орава громадных собак, черных, шоколадных, дымчатых, и с яростным лаем закипела вокруг лошадей, взвиваясь к самым их мордам, на лету перевертываясь и прядая даже под верх тарантаса. В то же время и столь же неожиданно небо над тарантасом раскололось от оглушительного удара грома, малый с остервенением кинулся драть собак кнутом, и лошади вскачь понесли среди замелькавших перед глазами осиновых стволов...